Патриарх XXI века
1 февраля 2014
Москва, 1 февраля. Сегодня исполнилось пять лет со дня интронизации (вступления на патриарший престол) патриарха Кирилла. Какими были первые пять лет патриаршества Кирилла, корреспонденту «Ъ» Павлу Коробову рассказал руководитель Синодального информационного отдела Московского патриархата Владимир Легойда.
— За пять лет патриаршества Кирилла, изменилось ли число верующих в России, стало их больше, или меньше, или осталось все без изменений?
— Социологические опросы показывают, что увеличилось. Если в 2007 и 2008 годах православными себя называли – 69 и 70% опрошенных соответственно, в 2010 – 75% респондентов, то в 2012 году причисляли себя к православным уже 79%. Но лично мне более важным кажется то, что увеличилось число людей, для которых православие из культурной идентичности стало идентичностью собственно религиозной. Что это значит? Это значит, что для людей, как недавно сказал Святейший патриарх, камертоном человечности является Христос. Эти люди не оставляют свою веру в храме, выходя из него после богослужения. То есть вера все чаще определяет их поступки. Причем у самых разных людей: студентов, школьников, инженеров, политиков, бизнесменов, домохозяек. Надо сказать, что социология всегда дает все же приблизительное представление о реальной религиозной ситуации. Потому что религия — это живая связь человека с Богом. Как ее измерить?
— Для чего патриарх Кирилл затеял реформу церковного аппарата, то есть, зачем понадобилось новые синодальные структуры, в том числе и ваша?
— Церковь как сообщество людей — очень большая организация. В советское время возможности Церкви были жестко ограничены, никто не позволял ей развиваться. И вот за нашими плечами 20 лет свободы, которые продемонстрировали возрождение религиозной жизни. Так, если в 1994 году число приходов составляло 15 985, то к 2013 году оно достигло 41 090 – возросло в 2,5 раза! Примерно во столько же раз увеличилось и число священников и диаконов, появились семинарии и духовные училища, воскресные школы и приюты. За это же время количество обителей, где была восстановлена или устроена заново монашеская жизнь, возросло на шесть сотен. Подобного не было не только в истории русской Церкви, но и православной Церкви в целом. То, что мы наблюдаем, нам сложно оценить, потому что мы находимся внутри процессов. За 20 лет произошло многое. Далеко не все — радужно и оптимистично. Новые структуры патриархом создавались прежде всего потому, что в этом была насущная необходимость, плюс — появилась, наконец, возможность. Для чего? Все нынешние преобразования направлены на то, чтобы Церковь в полной мере реализовывала свою основную функцию – помогала человеку открыть для себя жизнь с Богом, жизнь во Христе.
— А ваш отдел для чего был создан?
— Все мы прекрасно понимаем, что Церковь существует в мире людей. Современные люди активно пользуются информационными технологиями. Поэтому Церкви важно взаимодействовать со СМИ, присутствовать в блогах и социальных сетях. За годы церковного возрождения возникло много православных газет, журналов, есть телеканалы… Журналистов надо учить, работу СМИ важно координировать. Создание нашего отдела — реализация естественной потребности.
— То есть вы занимаетесь PR-ом церкви?
— Я не вижу ничего плохого в специальности «Связи с общественностью» (PR), но давайте назовем это информационно-аналитической и просветительской работой — дабы избежать ненужных негативных коннотаций. А занимаемся мы много чем. Скажем, мониторингом социальных сетей, блогов. Там сразу можно увидеть реакцию на различные события в жизни общества, в жизни Церкви. Но не только мониторингом — в тех же соцсетях можно разъяснять какие-то вещи. Вот, мне пришлось даже в фейсбуке начать жить – производственная необходимость.
Сейчас у медиа-структур колоссальные возможности. Помните, как 1 канал, по инициативе своего гендиректора, собирал деньги для пострадавших на Дальнем Востоке? Прекрасная акция, заслуживающая уважения и поддержки. Не могу не отметить, что ругают наше телевидение очень охотно (и нередко заслуженно), а хвалят гораздо реже. А ведь есть за что и похвалить. Мы взаимодействуем со всеми федеральными каналами, у нас выстроены и профессиональные, и человеческие отношения. И хочу воспользоваться сейчас возможностью, чтобы поблагодарить коллег за помощь и за качественный рассказ о жизни Церкви.
— Зачем патриарх решил заняться созданием новых епархий?
— У нас были епархии, в которых насчитывалось 300 и более приходов. Может ли епископ, который должен заботиться о священниках, о верующих, хотя бы по одному разу посетить приходы в течение года? Не может. Создание новых епархий изменяет эту ситуацию. За прошедшие пять лет было образовано более ста новых епархий. Это колоссальный внутренний импульс для развития церковной жизни, для приближения пастырей к пастве.
— Почему патриарх практически никогда не дает интервью, с чем это связано?
— Дает, но нечасто. Патриарх не закрывается от СМИ, просто, у него сверхсложный график. Он испытывает колоссальное напряжение, его рабочий режим можно сравнить с режимом государственного деятеля очень высокого уровня, только патриарх еще и совершает от 200 до 300 богослужений ежегодно. Хотя сам предстоятель говорит, что если бы он не служил, у него бы сил не хватало на все остальное, от богослужений он получает сильный заряд духовной энергии. Кроме того, потому и создавались в Церкви новые структуры, в том числе и наш отдел, чтобы со СМИ системно взаимодействовали специальные люди.
— В связи с разукрупнением епархий увеличивается число епископов. Не девальвируется ли сан епископа? Раньше их было чуть больше 100 в России, а сейчас вдвое больше.
— А еще я слышал такое мнение, что мы строим храмы для того, чтобы больше денег с народа собирать. Это все в логике людей, которые хотят унизить Церковь. Высота епископского сана связана с апостольской преемственностью, с благодатью, с высокой ответственностью и евангельским служением, а не с малым количеством архиереев. Необходимость появления новых епархий и новых епископов сегодня совершенно очевидна, о чем я уже говорил выше.
— Изменения в административном устройстве РПЦ продолжаться?
— Что касается церковного аппарата, то святейший патриарх уже говорил о том, что эта работа в целом завершена. Конечно, это не означает, что больше не будет никаких изменений. Все по потребности.
— Сейчас часто церковь обвиняют в том, что она политизирована, что она сращивается со светской властью. Насколько справедливы данные утверждения?
— У нас в стране Церковь отделена от государства. Мы не вмешиваемся в дела светской власти, не занимаемся политикой. И государство не вмешивается в церковную жизнь. Это в Советском Союзе власть осуществляла контроль над Церковью. В наше время и обычные граждане, и сотрудники администрации президента, а также министерств и ведомств, об изменениях в церковной жизни узнают из СМИ. Другое дело, что сейчас мы наблюдаем взаимодействие церкви и государства. Но разве это плохо? Разве лучше, когда было не взаимодействие, а подавление? Да, У Церкви и государства разные природы, разные задачи. Но это не значит, что у них нет точек соприкосновения. Возьмем социальное служение. Вспомните, например, лесные пожары в 2010 году, страшное наводнение в Крымске или бедствие на Дальнем Востоке. На все эти беды церковь реагировала, занималась сбором гуманитарной помощи, помогала людям – во взаимодействии с государственными учреждениями. У нас даже совместные курсы есть с МЧС – они наших священников обучают, а священники — беседуют с теми, кто первыми оказываются во всех «горячих точках». Не так давно в Москве Церковь открыла первый пункт по обогреву бездомных. Все это Церковь делает для людей. Но когда мы открываем детские дома, гимназии, приюты, мы неизбежно входим во взаимодействие с государством, потому что органы власти должны выдать лицензию, аккредитацию… Как же не взаимодействовать с госорганами? Я не хочу упрекать коллег, сам выходец из журналистского цеха, но когда меня с хитрым прищуром спрашивают: «Ну что, с государством хорошие отношения?», сразу хочется ответить: «А что, надо, чтобы были плохие?» Но плохие уже были. Ведь 30, да даже 20 лет назад православные верующие не могли бы даже помыслить о том, что, скажем, Московский и Константинопольский патриархи пройдут по Кремлевской набережной к Васильевскому спуску во главе многотысячного Крестного хода. Или что на Красной площади состоится концерт, посвященный Дню славянской письменности и культуры. И когда я слышу возмущенные голоса: почему государство все это поддерживает, то грустно удивляюсь. Как же так: люди, которые вчера приветствовали падение тоталитарной идеологии и радовались наступившей свободе в вопросах веры, сегодня ратуют чуть ли не за ухудшение отношения государства к религиозным организациям. А государство, которое вчера упрекали в зажиме веры, сегодня те же люди упрекают в поддержке веры.
Конечно, мы регулярно слышим упреки в сервилизме. Но, поверьте, диалог Церкви и государства далек от комплиментарности. Но это именно диалог, а не поток взаимных обвинений. И слава Богу.
— Церковь в чем-нибудь зависит от светской власти?
— Церковь независима в самом главном -- в своем исповедовании Христа. Патриарх недавно сказал, что путь церкви -- путь исповедничества, и эту свободу у Церкви никто не может отобрать. Другое дело, что Церковь как любая организация подчинена государственным законам, существующим правилам, отчетности и так далее. Священники и архиереи отвечают перед российским законом как любые другие граждане.
— Изменились ли за последние пять лет отношения государственной власти и церкви, они стали лучше, хуже или остались на прежнем уровне, как они были при патриархе Алексии II?
— В этом вопросе есть два измерения. Во-первых, диалог власти с Церковью как общественной силой стал интенсивнее и продуктивнее. Недаром мы все чаще говорим о реальном соработничестве. Это результат произошедших за последние пять лет изменений. Во-вторых, в нашем обществе становится больше верующих людей. Значит, их становится больше и во власти.
[…]
Продолжение читайте на сайте «Коммерсант.ru»